Гордость и гордыня - Страница 112

112

— Лиззи, — сказал он, — что ты делаешь? Или ты сошла с ума, что дала согласие этому человеку? Ведь ты же всегда его ненавидела?

Как ей хотелось, чтобы ее прежнее мнение о Дарси было более разумными выражала бы она его более умеренно! Это спасло бы ее от тягостнейших объяснений и признаний, обойтись без которых теперь было невозможно, и она с некоторым смущением заверила мистера Беннета в своем расположении к мистеру Дарси.

— Иными словами, ты твердо решила выйти за него. Да, разумеется, он богат, и у тебя будут более дорогие наряды и более дорогие экипажи, чем у Джейн. Но сделают ли они тебя счастливой?

— У вас есть другие возражения, — спросила Элизабет, — кроме уверенности, что я к нему равнодушна?

— Никаких. Мы все знаем, что он неучтивый гордец, но это ничего не значило бы, если бы он тебе правда нравился.

— Но так и есть, он мне очень нравится, — ответила она со слезами на глазах. — Я люблю его. И в нем нет ни малейшей гордыни. Он всем хорош. Вы не знаете, каков он на самом деле, и, умоляю, не причиняйте мне боли, говоря о нем в таком тоне!

— Лиззи, — сказал ее отец, — я дал ему мое согласие. Он ведь такой человек, какому я ни в чем не посмел бы отказать, чего он снизошел бы попросить. И теперь даю мое согласие тебе, если ты твердо решила выйти за него. Но разреши мне один совет: хорошенько подумай. Я знаю твой характер, Лиззи. Я знаю, что жить счастливо и безмятежно ты сможешь, только если будешь истинно уважать своего мужа, если будешь верить в его превосходство над собой. Твои живость и веселость в неравном браке станут для тебя источником большой опасности. Тебе вряд ли удастся избежать осуждения и горестей. Дитя мое, избавь меня от печали наблюдать, как ты не находишь в себе сил уважать спутника своей жизни. Ты не отдаешь себе отчета в том, что делаешь.

Элизабет в еще большем расстройстве ответила ему с глубочайшей серьезностью и убеждением, вновь и вновь заверяя его, что выбрала мистера Дарси всем сердцем, рассказав о том, как постепенно переменилось ее отношение к нему, сообщив о своей неколебимой уверенности в том, что его чувство это не минутное увлечение, но выдержало проверку долгих месяцев без надежды на взаимность, и, с жаром перечислив все его лучшие качества, она сумела победить недоверчивость отца и примирить его с мыслью об этом браке.

— Что же, радость моя, — сказал он, когда она умолкла, — мне нечего тебе возразить. Если все это действительно так, он тебя заслуживает. Я бы не расстался с тобой, моя Лиззи, не отдал бы тебя менее достойному.

Чтобы окончательно завоевать для Дарси его доброе мнение, она затем рассказала ему обо всем, что Дарси по собственному побуждению сделал для Лидии. Он слушал ее в полном изумлении.

— Поистине нынче вечер чудес! Так, значит, все устроил Дарси: сосватал их, дал денег, уплатил долги этого подлеца и купил ему патент! Ну, тем лучше. Это спасает меня от множества неприятных хлопот и необходимости на всем экономить. Будь я обязан этим твоему дяде, то должен был бы вернуть ему его деньги и вернул бы. Однако эти неистовые молодые влюбленные желают все делать по-своему. Завтра я предложу ему вернуть долг, он будет бешено возражать, бурно уверять в своей любви к тебе, на чем дело и кончится.

Тут он вспомнил, как она смущалась, когда он несколько дней назад читал ей письмо мистера Коллинза, и, посмеиваясь над ней, наконец разрешил ей уйти, сказав напоследок:

— Если какие-нибудь молодчики явятся предложить руку и сердце Мэри и Китти, пошли их сразу сюда, я ведь сейчас ничем особенно не занят.

C души Элизабет спала большая тяжесть, и, полчаса спокойно поразмышляв надо всем у себя в спальне, она смогла вернуться к остальным, уже справившись с собой. Все было еще слишком живо, и искренне разделять их веселье она не могла, но вечер прошел тихо и приятно. Уже не надо было опасаться никаких серьезных помех, а время должно было принести безмятежность, какую дарят близость и непринужденность.

Когда ее мать поднялась перед сном в будуар, Элизабет последовала за ней и сообщила важную новость. Впечатление она произвела самое ошеломляющее. Едва услышав ее, миссис Беннет окаменела в кресле, не в силах произнести ни слова. И поняла она смысл того, что услышала, лишь через много-много минут, хотя обычно сразу же верила во все, что могло обернуться к выгоде для ее дочерей или сулило искателя руки одной из них. Наконец она начала мало-помалу приходить в себя, ерзать в кресле, вставать, снова садиться, удивляться и ахать:

— Господи! Помилуй меня Бог! Только подумать! Ах! Мистер Дарси? Кто бы мог подумать? Это правда? Ах, моя душенька Лиззи! Какой богатой и знатной дамой ты будешь! Какие деньги на туалеты, какие драгоценности, какие экипажи у тебя будут! Куда там Джейн! Да никакого сравнения! Я так довольна, так счастлива. Такой бесподобный мужчина! Такой авантажный, такой высокий и так хорош собой! Ах, душечка Лиззи! Прошу, извинись за то, что прежде он мне так не нравился. Уповаю, он забудет об этом. Милая, милая Лиззи! Лондонский дом! Все самое бесподобное! Три дочери замужем! Десять тысяч в год! O господи! И что со мной будет? Да я с ума сойду.

Эти излияния вполне можно было принять за знак согласия, и Элизабет, радуясь, что их никто, кроме нее, не слышал, вскоре ушла в свою спальню. Но не пробыла там одна и трех минут, как мать последовала за ней.

— Дитятко мое любимое! — вскричала она. — Я ни о чем другом думать не могу. Десять тысяч в год, а наверное, и больше. Это не хуже, чем за лорда выскочить! И особое разрешение на брак — ты должна выйти замуж и выйдешь по особому разрешению! Но, голубушка моя бесценная, скажи, какое кушанье мистер Дарси особенно любит, чтобы мне завтра его приготовить?

112