— Господи! Сэр Уильям, ну что вы такое говорите? Разве вы не знаете, что мистер Коллинз хочет жениться на Лиззи?
Только галантность придворного могла помочь без гнева снести такое обхождение; однако учтивость мистера Уильяма помогла ему вытерпеть все. И хотя он просил их поверить, что он сказал чистую правду, их невежливость он сносил с самой многотерпеливой любезностью.
Элизабет, чувствуя, что обязана выручить его из столь неприятного положения, вмешалась и подтвердила истину его слов, упомянув, что уже узнала эту новость от самой Шарлотты. A затем, пытаясь положить конец восклицаниям матери и сестер, принесла сэру Уильяму свои искреннейшие поздравления, к которым не замедлила присоединиться и Джейн, а также упомянула о счастье, которое, разумеется, воспоследует из этого брака, о прекрасных качествах мистера Коллинза и о столь удобной близости Хансфорда от Лондона.
Миссис Беннет, сказать правду, была слишком ошеломлена и до ухода сэра Уильяма почти не открывала рта; но едва он откланялся, как ее чувства вырвались наружу. Во-первых, она упорствовала в уверенности, что все это неправда; во-вторых, она не сомневалась, что мистера Коллинза поймали в ловушку; в-третьих, она уповала, что они никогда не будут счастливы вместе, и, в-четвертых, утверждала, что еще не известно, дойдет ли дело до свадьбы. Однако из всего этого ясно вытекали два вывода: во-первых, во всем виновата Элизабет, а во-вторых, все они обошлись с ней чудовищно, и до конца дня говорила она главным образом на эти две темы. Ничто не могло ни утешить ее, ни умиротворить. И ее досада не угасла вместе со светом дня. Прошла неделя, прежде чем она перестала бранить Элизабет, едва ее увидев; миновал месяц, прежде чем она перестала говорить колкости сэру Уильяму и леди Лукас; и пронеслось много месяцев, прежде чем она смогла простить их дочь.
Мистер Беннет не испытывал столь бурных чувств, а те, которые он испытывал, были, по его словам, чрезвычайно приятными, так как, сказал он, его весьма радует открытие, что Шарлотта Лукас, которую он прежде полагал достаточно разумной, оказалась столь же глупой, как его жена, и глупее его дочери.
Джейн призналась, что несколько удивлена, но говорила не столько о своем удивлении, сколько о счастье, которого им искренне желает. И Элизабет никак не могла убедить ее, что надежды на это весьма мало. Китти и Лидия ничуть не завидовали мисс Лукас — ведь мистер Коллинз был всего-навсего священником, и для них эта было лишь свежей новостью, с какой следовало поскорее отправиться в Меритон.
Леди Лукас не могла не торжествовать, получив возможность объяснять миссис Беннет, какое это утешение, когда дочка делает хорошую партию, и зачастила в Лонгборн рассказывать, как она счастлива, хотя кислый вид миссис Беннет и ее язвительные замечания, казалось, должны были бы омрачить это счастье.
Между Элизабет и Шарлоттой появилась сдержанность, заставлявшая их взаимно хранить молчание касательно помолвки, и Элизабет чувствовала, что былое доверие и откровенность между ними уже никогда не вернутся. Разочарование в Шарлотте усилило ее нежную привязанность к сестре — она была уверена, что ее мнение о чистоте побуждений Джейн и ее душевной тонкости никогда не изменится. Но с каждым днем ее опасение за счастье сестры росло, так как с тех пор, как уехал Бингли, прошла неделя и не приходило никаких известии о его возвращении.
Джейн незамедлительно ответила на письмо Каролины и считала дни, прикидывая, когда от ее подруги следует ждать второе письмо. Обещанная эпистола с благодарностями от мистера Коллинза прибыла во вторник, адресованная их отцу и заполненная такими изъявлениями признательности, каких можно было бы ожидать от гостя, проведшего под их кровом не меньше года. Успокоив свою совесть в этом отношении, он в самых восторженных выражениях сообщил им о выпавшем на его долю счастье завоевать расположение их прелестной соседки, мисс Лукас, а затем объяснил, что он с такой готовностью согласился исполнить их любезное пожелание вновь увидеть его в Лонгборне лишь ради возможности наслаждаться обществом своей нареченной и надеется прибыть к ним в понедельник через две недели. Ибо леди Кэтрин, добавил он, столь милостиво одобрила его брак, что изъявила желание, чтобы свадьба состоялась как можно скорее, и он уповает, что для его прелестной Шарлотты это послужит неопровержимым доводом без отлагательств назвать самым ближайший день, когда она сделает его счастливейшим из смертных.
Возвращение мистера Коллинза в Хартфордшир более не радовало миссис Беннет. Напротив, она была склонна ворчать по этому поводу не меньше своего супруга. Странно, что он едет в Лонгборн, а не в Лукас-Лодж. А кроме того, столько неудобств и бесчисленных хлопот! Она не выносит, если у них кто-нибудь гостит, когда она так недомогает! A уж помолвленные вообще самые несносные из гостей. Таков был кроткий ропот миссис Беннет, и лишь еще большее огорчение из-за отсутствия мистера Бингли отвлекало ее.
Тревожило это и Джейн с Элизабет. День проходил за Днем, не принося о нем никаких известий, кроме полученных из Меритона сведений, что, по слухам, он зимой в Недерфилд не приедет. Слухи эти весьма раздражили миссис Беннет, и она не упускала случая опровергать их, как самую глупую ложь.
Даже Элизабет начинала опасаться — нет, не перемены в чувствах Бингли, но того, что сестрам удастся задержать его в столице. Как ни тяжка была эта мысль, столь губительная для счастья Джейн и подвергающая такому оскорбительному сомнению верность ее возлюбленного, она все чаще приходила ей в голову. Объединенное влияние двух его бессердечных сестер и властного друга вкупе с привлекательностью мисс Дарси и столичными развлечениями могло, боялась она, возобладать над силой его любви.