Гордость и гордыня - Страница 70

Знай она, что ее сестра попыталась положить конец таким ее надеждам, отнять у нее такое их осуществление, какие чувства ее охватили бы? Понять их могла лишь ее маменька, которая, несомненно, испытала бы точно такие же. Поездка Лидии была ее единственным утешением, когда она убедилась, что ее супруг никогда и не намеревался отвезти их всех туда.

Однако они ничего не знали об этом разговоре и продолжали без конца изливать свои восторги до самого дня отъезда Лидии.

Элизабет теперь предстояло увидеться с мистером Уикхемом в последний раз. Так как после своего возвращения она часто оказывалась в одном с ним обществе, смятение ее почти улеглось, а от смятения из-за ее былой расположенности к нему и вовсе не осталось ничего. Она даже распознала в мягкой обходительности, которая прежде так ей нравилась, одно притворство и однообразие, способные вызвать лишь отвращение и скуку. A в его нынешнем поведении с ней она нашла новый источник для досады. Вскоре ставшее явным его намерение возобновить ухаживания, с каких началось их знакомство, теперь, после всего, что произошло, могло лишь возмущать ее. Она утратила последние остатки симпатии к нему, едва он сделал ее предметом подобной праздной и фатовской галантности. И хотя она упрямо подавляла эту мысль, но все равно не могла не чувствовать, каким упреком ей была его уверенность, что на какой бы срок и по какой бы причине он ни прервал свои ухаживания, ее тщеславие будет польщено, и она возвратит ему свое расположение, стоит ему вновь оказать ей знаки внимания.

B последний день пребывания полка в Меритоне он с несколькими другими офицерами обедал в Лонгборне, и Элизабет настолько мало была склонна расстаться с ним в добрых отношениях, что на его вопрос, как они проводили время в Хансфорде, тут же упомянула, что полковник Фицуильям и мистер Дарси гостили в Розингсе три недели, и спросила, знаком ли он с первым.

На лице Уикхема отразились удивление, досада, тревога, но, тут же опомнившись, он вновь улыбнулся и ответил, что прежде часто с ним встречался, а затем, назван полковника истинным джентльменом, осведомился, как он ей понравился. Ее ответ был полон похвалы. A Уикхем с напускным равнодушием спросил:

— Как долго, вы сказали, он оставался в Розингсе?

— Почти три недели.

— И вы часто его видели?

— Да, почти каждый день.

— Его манеры совсем иные, чем у его кузена.

— Да, совсем иные, но, мне кажется, мистер Дарси много выигрывает при более близком знакомстве.

— Неужели! — вскричал Уикхем с выражением, которое не ускользнуло от ее внимания. — И могу ли я спросить… — Но тут, спохватившись, ох добавил шутливым тоном: — Выигрывают его манеры? Снизошел ли он добавить к ним любезности? Ибо я не смею надеяться, — продолжал он более серьезно, понижая голос, — что он изменился в главном.

— О нет, — сказала Элизабет, — в главном, мне кажется, он такой же, каким был всегда.

По лицу Уикхема было видно, что он не знает, то ли радоваться ее словам, то ли заподозрить в них иной смысл. Что-то в ее выражении заставило его ждать ее дальнейших слов с тревогой и опасениями.

— Когда я сказала, что он много выигрывает при более близком знакомстве, я не имела в виду, будто его характер или манеры изменились, но то лишь, что при более близком знакомстве его натура становится понятнее.

Теперь тревога Уикхема выдала себя краской, залившей его щеки, и испугом в глазах. Несколько минут он молчал, а затем, подавив растерянность, снова обернулся к ней и сказал очень мягко:

— Вы знаете мои чувства к мистеру Дарси и легко поймете, как искренне я должен радоваться, что он оказался достаточно умен, чтобы приложить старания и попытаться хотя бы выглядеть порядочным человеком. В этом смысле его гордость может оказать услугу, если не ему, то многим другим, ибо она удержит его от тех низостей, жертвой которых стал я. Боюсь только, что того рода обходительность, какую, мне кажется, имели в виду вы, он лишь напускает на себя, когда гостит у тетушки, чьим добрым мнением он весьма дорожит. Я знаю, когда они бывали вместе, его страх перед ней всегда заставлял его нести себя осмотрительно, и во многом это следует объяснить его желанием добиться брака с мисс де Бэр, которого, я уверен, он весьма желает.

Элизабет не смогла не улыбнуться на эти его слова, но ответила лишь легким наклоном головы. Она поняла, что он хочет вновь вернуться к теме своих былых обид, но у нее не было никакого желания удружить ему. Остальная часть вечера прошла в усилиях с его стороны изображать обычную беспечную веселость, но вовлечь Элизабет в разговор ох больше не старался, и наконец они расстались со взаимным обменом любезностями и, возможно, со взаимным желанием никогда больше не встречаться.

Когда вечер кончился, Лидия уехала с миссис Фостер в Меритон, откуда им предстояло рано поутру отправиться в Брайтон. Ее прощание с родителями и сестрами было более шумным, чем трогательным. Слезы пролила только Китти, но плакала она от досады и зависти. Миссис Беннет не поскупилась на пожелания дочке всяких радостей и весьма настоятельно советовала ей веселиться столько, сколько она сможет, и имелись все основания полагать, что совет этот отнюдь не будет забыт. A громогласные восторги самой Лидии в минуты расставания не дали ей услышать более тихие слова прощания ее сестер.

Глава 42

Если бы Элизабет выводила свои заключения, наблюдая лишь собственную семью, она не смогла бы нарисовать приятную картину супружеского счастья и мирной домашней жизни. Ее отец, плененный юностью и красотой, а также мягкостью характера, которая словно бы всегда сопутствует юности и красоте, связал себя узами брака с женщиной, чья глуповатость и необразованность почти в самом начале брака убили в нем истинную любовь. Уважение, почитание и доверие исчезли навсегда, и все его понятия о семейном счастье были обмануты. Однако мистер Беннет не был склонен искать лекарства от разочарования, навлеченного на себя собственным легкомыслием, в тех удовольствиях, в которых люди слишком часто обретают утешение от последствий собственного легкомыслия или порока. Он любил сельскую жизнь и книги — они-то и служили ему главным источником его развлечений. Что до жены, то в этом смысле он был обязан ей лишь в той мере, в какой ее невежество и глупости его забавляли. Совсем не то счастье, каким обычно муж хочет быть обязанным жене. Но, когда иных развлечений нет, истинный философ довольствуется теми, какие ему остаются.